Итак, действие происходит в наши дни, провинция Герат в Афганистане… Главный герой, капрал бундесвера Готлиб Данке ранним утром выходит из щитового модуля, в котором спят немецкие военнослужащие. Здесь дислоцируется их батальон, помогающий американским выполнять мифотворческий долг.
Зубчатые горы на горизонте. Их вершины по утрам белы от снега, в преддверии близкой осени. Воздух прозрачен и чист, легкая прохлада приятно освежает усталую за ночь кожу лица. Еще час – и прохлада растает, а воздух наполнится запахом скошенной травы и дынь…
Надо было умыться, сходить в туалет… Идти за сто метров, а ближе санузел не разрешали ставить санитарные нормы, Готлибу не хотелось. Оглянувшись, не видит ли командир, он зашел за каменный бруствер, отделявший жилой модуль от возможной случайной пули со стороны опиумного поля.
Бруствер был невысокий, нападения со стороны поля не ждали. Командир батальона уверял, возможно, что врал, что перед отправкой в Афганистан сам канцлер ему шепнул, чтобы не трогал поля, не злил местных. Мол, за потери людей вместе перед бундестагом придется отдуваться. А с наркотой пусть американцы и русские возятся. Местные за добро платили добром – охраняли немецкий батальон от отморозков с гор, которые не в состоянии прокормиться созидательным трудом, а лишь служением богу с оружием в руках…
Готлиб хотел было оправиться прямо возле каменной стенки, но решил, что лучше отойти чуть в поле. Он перешел через пыльную грунтовую дорогу, сделал шаг в сухие стебли растений, и … опустив голову, его взгляд скользнул по земле… он заметил донышко старой бутылки, криво торчащей из грунта.
Машинально он направил струю на бутылку, жидкость, образовавшаяся из вчерашнего «Хейникена» застучала по поверхности бутылки. Вторую неделю, как местная полиция по приказу Карзая начала репрессии против торговцев спиртным, парни сообщали, что даже в Кабуле, чтобы купить пива из под прилавка, надо обежать с десяток магазинчиков. Это было большой потерей, на доллар можно было купить две баночки. Дешевле, чем на Родине. Оттуда пиво оптовикам за границу отправляли, сняв пивной акциз, а сюда ввозили без растаможки, да и налог с оборота был здесь был не принят. Халява кончалась…
Пыль и засохшая грязь чуть-чуть очистили стекло, и тут Готлиб увидел, что в бутылке что-то есть, похожее на рулон бумаги. В воображении вспыхнули ассоциации и с бутылкой в бушующем океане, где запечатана мольба о помощи, и восточные сказки о джине, запечатанном в старинной лампе…
Ковырнув бутылку ботинком, Готлиб брезгливо, двумя пальцами взял за горлышко бутылку. Почти истлевшая пробка, внутри действительно что-то было. Он разволновался. Бутылку решил в модуль не нести, остальные еще спали, лишь часовые по периметру базы как-то бодрствовали. Слегка ополоснув бутылку из крана, торчавшего из боковой стены модуля, он положил ее на землю, взял камень и осторожно тюкнул. Стекло, чуть помутневшее от времени, легко хрустнуло. Щепкой разворошив стекла, Готлиб выудил ворох бумажек, скрученных в трубочку. Сердце заколотилось от волнения. Разложив бумажки на свободном месте, он начал их осторожно разворачивать.
Они были написаны на непонятном языке, буквы которого, тем не менее, показались знакомыми. Вдруг его прошиб пот, на одной из истлевших бумажек он увидел свое имя!
«Готлиб» — так и было написано! Как он сразу не догадался, что написано на русском языке? Его он не учил, но с детства знал, как пишется его имя славянскими буквами, его забавляло написание букв «г» и «л».
Записок было десятка полтора, озадаченный совпадением, он стал внимательней вглядываться в текст. И тут, еще раз его имя, а рядом, на его родном языке было сказано, что он «das Schwein». Кровь хлынула в голову… Этого не может быть, ведь записки старые… Испарина выступила на лбу. Как такое может быть? Готлиб сел на землю и прислонился спиной к стене модуля. Что за наваждение? Он еще раз перебрал записки дрожащими руками: ошибки не было, его имя еще раз повторилось, в сочетании с грязными ругательствами, а в одной удалось разобрать, что его называют фашистом…
Дальше по ходу сюжета Готлиб сходит с ума. Его отправляют лечиться на родину, в психиатрическую клинику. А делом о записках в бутылке начинает заниматься военная контрразведка Бундесвера. Рабочая версия, что это ГРУ проводит полевой эксперимент по точечному зомбированию личного состава армий вероятного противника. Разведав о бытовых привычках Готлиба, их агент и закопал в земле информационную бомбу, которая должна была взорваться в мозгах солдата, вызвав когнитивный диссонанс. Однако против этой версии говорил радиоуглеродный и изотопный анализ бутылки и записок: их возраст несколько десятков лет.
На очередной закрытой встрече Путин-Меркель, где обсуждались вопросы северного газопровода по дну Балтики и способы обуздания Швеции и Польши, Меркель требует от Путина открыть карты:
— Перестаньте зомбировать наших солдат.
— Я разберусь, — тихо ответил Владимир Путин, положив руки на стол ладонями вниз и глядя ей в глаза. Почему-то она сразу поверила ему, она вспомнила, как ревниво он дернул губой, когда Джордж тронул ее за плечи…
Были подняты военные архивные документы из Подольска, что под Москвой. Привлечен был лучший следственный аппарат. И вот что оказалось…
…20 лет назад на этом месте дислоцировался батальон Советской Армии. Две роты батальона заставами сидели в горах, по периметру долины, а одна рота – охраняла расположение батальона. И был там замполит, он имел простое русское имя – Иван. Однако зверствовал он, не давал офицерам пить спиртное, мешал всем дружить с местным населением, например, продавать излишки солярки в обмен на кишмишовый самогон. И вот однажды, когда офицеры и прапорщики сидели и пили, никому не мешая, вошел он… На столе стояли сомнительный коньяк местного производства, который нагло назывался «Наполеон», мутное вино «Косталини», но, в основном, водочка.
Ивана еще в военно-политическом училище учили, что настоящий замполит, если не может предотвратить пьянку личного состава, должен ее возглавить и превратить в митинг дружбы с каким-нибудь угнетенным народом.
Надо было что-то делать, за столом многие уже были пьяны.
— Друзья! – сказал Иван. – Скоро наши войска выведут, Горбачев уже договорился. Представьте себе: пройдут годы, на этой земле воцарится мир, крестьяне будут спокойно сеять злаки, а дети декхан, заливаясь смехом, будут пускать бумажные кораблики в арыке, который, звеня по камням, будет струиться вдоль поля…
— И что? – насторожились офицеры и прапорщики, которых Иван застукал за УСН (употребление спиртных напитков, согласно требованиям Д-0100 относилось к грубым нарушениям воинской дисциплины, со всеми вытекающими последствиями). Их удивил лиризм речи замполита, за жестокость у него была клички «Готлиб» и «фашист».
— Братья по оружию, а давайте мы сейчас напишем письмо потомкам, записочки разные… В пустую бутылку их. И захороним…
Собственно, Ивана интересовало, чтобы последняя бутылка из-под водки поскорее бы была допита и исчезла со стола. Пустая бутылка из-под водки, найденная в расположении, приравнивалась к УСН, поэтому ее нужно было срочно убрать. Под вечер мог нагрянуть комендантский патруль. А бутылку из-под «Наполеона» можно было бы списать на козни душманов.
Он достал полевую сумку, достал тетрадь и нарвал листочков.
— Пишите, что вы хотите сообщить потомкам!
— А если интимное? – робко спросил молодой прапорщик.
— Я не буду читать, — великодушно сказал Иван. – К тому же, когда потомки достанут наши записки, у всех нас будут другие взгляды на интим.
Народ оживился, разобрал листики. Каждый что-то писал, заслоняя, как в школе, листики ладошкой, как в школе. Идея поделиться с потомками о сокровенном оказалась по душе. Водку быстро допили, чтобы бутылка опустела. Кто-то нерешительно сказал, что сказать хочется много, пустых бутылок может не хватить, и не сгонять ли БТР в ближайший дукан? Но замполит зло зыркнул глазами и идея заглохла.
Бутылку запечатали. Железную пробку закапали стеарином со свечки…
— Но где закопаем? – встревожился заместитель командира роты Вася Н. – Ведь никто из нас не должен этого знать?
— А давайте позовем дневального! – предложил прапорщик постарше.
— Верно! Верно!
Тот выглянул в коридор и крикнул:
— Дневальный!!!
Испуганный солдатик в каске и бронежилете испуганно вбежал в комнату, зацепившись рожком автомата о дверной косяк.
— Товарищ дневальный, — торжественным голосом обратился к нему Иван. – Вот вам бутылка, вы должны ее закопать как можно глубже, и никому, даже мне, вы не должны потом указывать место. Верно, товарищи?
— Да, да!!! – загалдели у него за спиной. А один угрюмый офицер даже показал кулак, намекая, что он сделает с солдатом за невыполнение приказа.
— В каком смысле, поглубже? – напрягся солдатик.
— Как можно ближе к центру Земли!
Под всеобщий смех солдат выбежал, прижимая к груди бутылку с записками…
…Товарищи офицеры и прапорщики потом не раз пытались добиться, куда он дел бутылку. Но, как говорится, плохо вы знаете мадьяр… Ковыряться в земле саперной лопаткой не хотелось, нормальной лопаты на щите пожаротушения не обнаружилось, поэтому солдат понял, что надо искать естественное углубление, которое находится как можно ближе к центру земли. Им оказалось очко сортира, куда он и бросил бутылку. Именно поэтому он потом и молчал, не по причине силы воли, а потому, что полагал, что прибьют за гениальность. Его стойкое молчание замполит потом ставил в заслугу себе, мол, вот что творят потоки слов, омывающие мозги на политзанятиях. Командир же уверял, что лишь повседневная требовательность и строгий уставной порядок в подразделении образуют стойкий костяк духа…
После ухода Советской Армии заставу разграбили местные крестьяне. Потом снесли, растащили на строительные материалы. Потом поле засеяли… Через годы там естественным путем появился батальон бундесвера… А что до Готлиба – так это было лишь совпадением.
Однако история Готлиба и Ивана этим не кончилась. В Германии Готлиб попал к психоаналитику, который в тайне от медицинского сообщества исповедовал взгляды Вильгельма Райха…(продолжение следует)