— Уважаемый Чжуан-цзы, что вы скажете о наших спорах, мы ведь привезли вам текстов из будущего?
— А чего ж вы ко мне, а не к Конфуцию? Или Лао-цзы?
— Конфуций приторный своим человеколюбием. А уважаемый Лао несколько мизантропичен. Скажите вы про нас.
— У вас у всех один и тот же приём в спорах, оленя называете лошадью, как говорится, 指鹿为马…
— И что с того?
— Да как угодно называйте оленя! Но если называете лошадью — не пытайтесь одеть на него хомут!
— Когда я учился в лицее, фортификацию преподавал отставной артиллерист, он говорил так: «Командир сказал, что бурундук — птичка, значит — птичка, ищи крылышки»!
Ван Гог из-за спины Пушкина добавил:
— Мне врач в психушке тоже советовал: «Не спорь с теми, у кого пена по губам течет».
Чжуанцзы грустно вздохнул и, как будто пытаясь убедить себя в чём-то, неторопливо начал втирать:
— Путь изначально не имеет пределов, слова изначально не имеют установленного смысла. Только когда мы держимся за свои придуманные истины, появляются разграничения. Попробую сказать об этих разграничениях: существует левое и существует правое, существуют приличия и существует долг, существует определение и существует толкование, существует спор и борьба.
Все это называют восьмью достоинствами. То, что пребывает за пределами мироздания, мудрый принимает, а о том не ведет речей. О том, что пребывает в пределах мироздания,
мудрый говорит, но не выносит суждений. Касательно деяний прежних царей, о которых поминают в летописи, мудрый выносит суждения, но не ищет им объяснений.
Воистину, в каждом определении есть нечто неопределимое, в каждом доказательстве есть нечто недоказуемое. Почему это так? Мудрый хранит правду в себе, а обыкновенные люди ведут споры, чтобы похвастаться своими знаниями. Вот почему говорится: «В споре есть нечто не замечаемое спорщиками».
